Теперь – безымянные... (Неудача) - Страница 22

– Ну, вот что... – сказал Мартынюк вязким басом и выдержал небольшую паузу. – Время наступления – пять ноль-ноль. Оповести весь комсостав, и чтоб все было готово.

– Но, товарищ генерал... – растерянно сказал Федянский, с такою бессознательною силою прижимая телефонную трубку, что даже стало больно уху.

– Никаких «но»! – тут же перебил Мартынюк. – Немцы свежие части в город вводят! Промедлим, себе хуже сделаем. Тебе же самому хуже будет и всему твоему народу. Немцев здесь и так порядком, а вольют подкрепления – тогда их нипочем не сковырнуть. Пять ноль-ноль, зарубил? Собери комсостав, оповести, поставь конкретные задачи. Ось направления – на больницу. Прежде всего больницу надо взять – она, проклятая, выперла наперед, весь город собой закрывает. Нацель на нее один батальон полностью, пусть у него эта задача будет главной. С людьми поработайте, чтоб прониклись, объясните всю важность...

– Но ведь было же договорено... С таким расчетом мы...

– Договорено, с расчетом!.. А теперь обстановка изменилась, понял? Тем расчетом теперь только ж... подтереть!

Голос Мартынюка был уже предельно полон грубого напора и на последних словах почти что сорвался в крик. Одновременно в голосе генерала угадывалось, слышалось и что-то нервное, беспокойное. Походило на то, что Мартынюк боялся, как бы Федянский не вздумал упираться так же, как Остроухов. И, боясь этого, он и нажимал заранее на тон, чтобы с самого же начала оседлать, подчинить Федянского и в зародыше подавить в нем движение сопротивляться.

Никаких точных данных о свежих немецких частях, про которые упоминал Мартынюк, у него не было. Подкрепления эти были всего лишь предположением штаба армии, ничем не подтвержденным и даже не вытекающим из общей ситуации, потому что все говорило, что В. перестал быть для немцев главным направлением и, следовательно, перебрасывать сюда какое-либо значительное количество войск им уже незачем.

Другое заставляло Мартынюка нервничать и снова настаивать на немедленном наступлении на город, – благо, Остроухов теперь уже не мог помешать. Предстояло доносить по прямому проводу о принимаемых мерах, и Мартынюк, от минуты к минуте впадая во все большее волнение, не находил себе места из-за того, что уступил Остроухову и уступка его непременно будет расценена как промедление в исполнении директив, как его личная слабость, как неспособность осуществлять волевое и энергичное руководство на вверенном участке... Расценена с соответствующими в отношении него выводами и мерами наказания. А Мартынюк хорошо знал и не раз видел на судьбах иных своих товарищей и сослуживцев, какого рода выводы умел делать и какие меры наказания мог применять тот, чей голос звучал на другом конце прямого провода...

– А как же артполк, товарищ командующий, ведь он же еще не прибыл? Как же с артиллерийским обеспечением? – забормотал Федянский в трубку. Ему сделалось нестерпимо жарко, душно, даже заколотилось сердце, точно его по самую шею погрузили в горячую ванну. Засунув за воротник гимнастерки палец, он потянул, чтоб расслабить петли, чтоб было свободней дышать. – Кто же нас будет поддерживать?

– Не бойся, одни не останетесь. Поддержкой обеспечим. На этот счет мы тут уже крепко подумали. Все стволы резерва тебе придаю. Батарею тяжелых гаубиц тебе за спину передвигаем. Постараемся и эрэсов пару-тройку на твои позиции дать. Это ли не сила? Да еще соседи своим огнем помогут. Доволен? Или, скажешь, мало? А? Ну, что ты там – заснул?

– Нет, я слышу... – отозвался Федянский. Чувства и мысли его неслись в каком-то вихревом, карусельном кружении. И только одно стояло в нем отчетливо и ясно, как бы центром всего этого сумбура и кружения: остро, до пронзительного ощущения во всем теле хотелось ему сейчас, чтобы на его месте был кто-нибудь другой и этот другой, а не он, Федянский, разговаривал бы с Мартынюком, выслушивал его приказания и брал на себя обязанность их выполнять. Вот она, давняя, заветная, томившая его соблазном мечта – быть на высокой командной должности! Никакой нет в этом для человека радости, а лишь один давящий на душу и тело гнет...

– Без артполка... – проговорил Федянский, пытаясь остановить сумбурный бег своих мыслей, придать им ясность. Он представил себе, какую необъятную массу работы еще предстоит проделать, если выступать в пять, как назначает генерал, и ужаснулся. Не успеть! И половины не успеть! А главное – поддержка огнем! Ведь это же все ерунда, что перечислил Мартынюк, так, хлопушки в таком деле, – батарея гаубиц, пара эрэсов, которых, возможно, даже и не будет вовсе... Ну, соседи с флангов постреляют... С боезапасом у них туго, чтоб еще и на чужих расходовать, известно, как они будут стрелять – лишь бы только считалось... А ведь это же город брать, не хутор какой-нибудь из девяти дворов на безымянной высотке!..

– Товарищ командующий, все-таки следует подождать артполк!

– Ну и голос у тебя – скучней не бывает! Да ты, может, дрейфишь, немцев боишься? – закричал Мартынюк, так что мембрана возле уха задребезжала. – Вы что, все, что ль, в дивизии такие подобрались – робкие? Зря, выходит, про вас, сибиряков, слава идет! Пойми, голова; нельзя дальше тянуть. Ведь чем рискуем? Учуют немцы, какая сила войск против них собралась, – они ж на тебя всю свою авиацию бросят, раздолбают в два счета – и мокрого места не останется. Без всякой пользы людей погубим. Нас же потом с тобой к стенке поставить – и то мало будет! Ты слышишь? Алло! Считай за счастье, что они не унюхали, да ведь так долго не будет... Что? Да что ты там все талдычишь – артполк, артполк! Зато ударим внезапно, это же главный фактор – внезапность! Немцы глаз со сна продрать не успеют, как мы их уже на штыки подымем. А артполк твой поспеет, чего зазря беспокоишься? Транспорт за ним и пехотой уже пошел, вступят с ходу. Давай, давай, готовься. Я сейчас с твоими соседями согласую поточней насчет поддержки, а потом приеду, сам погляжу, проверю все...